Премудрости судьбы

Праздничный звон колоколов  разливался по всему маленькому городку, возвещая о Рождестве Христовом. Слабые лучи солнца пробивались через замороженные стёкла оконных рам и солнечными зайчиками прыгали по накрахмаленной скатерти нарядно украшенного стола. Запах рождественской утки разносился по всему дому. На столе в красивых вазах стояло много разных вкусностей: салаты, пирожки, холодец  - всё готово к приёму гостей.

В   дверь   позвонили.   Марина,   бросив   полотенце   на   спинку   стула, побежала встречать.                                                                                                                                                   - Бабочка, а я тебе мопса привёз, его зовут Терри, - сказал внук Павлик, переступая через порог. - Мне его деда Лёша подарил.

Здравствуй, мама, с Рождеством Христовым! - На пороге стояли её дети -  дочка Оленька и зять Миша.

- Здравствуйте,  деточки!  Как добрались? Давайте, помогу раздеться,  - хлопотала она. Расцеловались.

- Мам, мы тут тебе подарки привезли, - сказал Миша.

- Ой,  спасибо, сыночка!  - Марина звала Мишу родным, ласковым словом сыночка — любила, а он её мамой, что тоже дорогого стоит.

- Деточки мои, - сияла, глядя на них, Марина. - Как хорошо, что на праздник ко мне приехали. Налюбоваться на вас не могу! - всё обнимала она детей.

Олечка и Миша были на редкость красивой парой. Он - высокий, белобрысый, с синими глазами. Вылитый отец! Она - едва ему по плечо, стройная, чернявая, с карими глазами в пушистых ресницах, похожая на свою мать Марину. Они познакомились в Свердловске, в институте, где училась Оля, а оказались земляками, даже в один  детский сад ходили. Его родители увезли отсюда, когда ему шесть лет было.

В незапертую дверь стукнули, и она отворилась. В проеме показалась женская голова.                                                                                                                                                  - Приехали твои-то? - спросила соседка Клавдия у  стоящей на кухне  Марины.

- Приехали! Давай и ты заходи, за стол пора садиться, всё готово!
Клавдия вошла, закрыла за собой дверь, мимоходом глянула в зеркало, поправила рукой чёлку.

- Где они? Внука-то привезли? - затараторила Клава.
- В комнате. Иди, поздоровайся.

Хозяйка принесла горячее, пригласила всех за стол, разлила по бокалам православный кагор.

- За встречу!

Сладкое вино растеклось по телу тёплой ласковой волной.

- Как поживаете там? - спросила соседка у Миши, подмигнув при этом Олечке. - Как родители?

Миша неторопливо, обстоятельно отвечал на вопросы. Павлик, забравшись на колени к Марине и взяв со стола кусочек колбасы, рвал его на мелкие ломтики и бросал под стол щенку, пытаясь его накормить. Клавдия, закончив расспросы, предложила тост за Рождество Христово.

- Как хорошо, что на праздники нашли время приехать к мамке, а то ей одной-то скучно, - продолжала соседка. - А помнишь, молодыми были, как Новый год встречали в восемьдесят девятом?

Марина хмыкнула себе под нос и, уткнувшись подбородком в пушистую макушку внука,  нырнула  воспоминанием в морозное декабрьское утро 89-го.

... Сонно перебирая ногами по заснеженной улочке, она думала о новогодних каникулах для взрослых.

- Кому пришла в голову бредовая идея столько дней не ходить на работу? Как жить ей целую вечность, не встречаясь хотя бы взглядом  с дорогим сердцу  человеком?  Ведь это просто мука,  бесконечное ожидание чуда, невыносимая тоска.  У неё  было препротивное настроение, болела душа. Так бывает, когда долго ждёшь свершения какого-то очень важного события в своей жизни, ждёшь с нетерпением, с замиранием сердца, а оно всё не происходит, всё заставляет себя ждать, выматывая все силы и нервы.

Марина была замужем, но в браке счастлива не была. С мужем они жили спокойно, хотя случались и непонимания. Была привязанность, но любви не было. Её не было и в самом начале совместной жизни, так случилось. Но Марина была старомодной во взглядах на жизнь, а потому верила, что существует настоящая любовь, сильная, как половодье, захватывающая человека, преображающая его. Верила, что есть где-то мужчина, предназначенный лишь только для неё одной. И он обязательно встретится ей, возьмёт за руку, поведёт за собой, и она пойдёт.

Марина внутри была готова к этому, тем более что с мужем их давно ничего не связывало, кроме детей - чудесных девочек-погодок Олечки и Наташи. Она по привычке стирала бельё и готовила еду для мужа, в душе считая себя глубоко несчастной и одинокой женщиной.

Чтобы как-то скрасить свое одиночество, стала посещать хор народной песни, там–то и вырвалась наружу её сумасшедшая любовь, так давно дремавшая в сердце.

Он был красив как молодой Бог. Светло-русые вьющиеся волосы касались плеч, голубые озёра глаз дарили огромную радость и надежду уставшей Марининой душе. Виртуозно играя на баяне, он завораживал окружающих. Марина влюбилась в него с первого взгляда.

Это была любовь, граничащая с безумием, как водопад, как омут. Она болела им. Все мысли были только о нём, и сейчас, бродя по заснеженному, промёрзшему городку, она вдруг отчётливо вспомнила, что видела его во сне много лет назад. Это был вещий сон.

Она, хрупкая девчонка, бежала по улице  навстречу к своему любимому. Был ясный солнечный день. Её избранник стоял у колонки под высоким тополем, набирая воду. Шумные ручьи сбегали с ведра по сторонам, брызгая и пенясь. Она же видела только его ясные, светлые глаза. Ей хотелось утонуть в этом море бездонных глаз, но он отвел растерянный взгляд.  Сон оборвался.

В памяти будто прокрутили красочный короткометражный  щемящий душу фильм о любви, и Марина с дикой тоской простонала — где же ты был столько лет, ненаглядный мой? Почему не встретился мне раньше?

А ненаглядный по имени Алексей жил с женой и сыном в маленькой однокомнатной квартире на девятом этаже в доме напротив. Их окна каждый вечер перемаргивались огнями бра и торшеров, заставляя Марину ещё больше страдать от мысли, что он женат.           

Без цели бродившая, Марина вернулась домой. Там её давно ждали дочери. В гостиной на неприбранном диване сидела соседка Клавка. Заплетая куклу, она попутно объясняла младшей способ плетения косы. Маринка, со своими чувствами, давно забросила детей, вязание, подруг, и Клавка, видя её страдания, всячески старалась отвлечь её от мыслей, старалась побольше находиться в её поле зрения. На это раз она предложила сходить Марине на горку.

- Ведь старый  Новый год, прогуляемся, в гости зайдём к кому-нибудь. Кстати, мой «бывший» приглашал.

И не дождавшись ответа, интуитивно чувствуя её молчаливое согласие, стала дёргать Маринку за рукав, командуя:

- Ну, всё, давай поживей, собирайся! Девок своих ко мне, пусть с моим малым посидят, а сама одевайся, да потеплее. Соседи обещали составить компанию, — как из пулемёта, строчила Клавка.

Марина согласно кивнула головой. Та, приняв кивок как приказ к действию, схватила девчонок за руки и потащила к себе. Минут через двадцать она нарисовалась в дверном проёме в образе Красной Шапочки, но весьма постаревшей.

- Ты ещё не готова, - возмутилась она. Сунув нос в Маринкину кладовку и, изрядно покопавшись в ней, Клавдия достала полушубок, ватники и шапку.

 - Будешь дедом Мазаем, - сказала она, натягивая на безрадостную Маринку, как на манекен, ватники. Метнувшись в комнату, прилепила под нос Маринке клок кукольных волос и подтащила её к зеркалу. - Во, це кайф! Вылитый дед Мазай, - сказала она.

Оттуда на Маринку смотрел неухоженный, злой старикан с белыми усами и в помятой шапке, с торчащими в разные стороны ушами.

- Ерунда, -  сказала Маринка.

- Пусть, зато с лёту не узнают.

Через пару минут они вышли на лестничную площадку, стукнули в двери к соседям. Из квартир посыпались «снежные бабы», «цыгане», «кот в сапогах», и все, с шумом прокатившись по перилам, вывалились на улицу.

Новогодняя ёлка была установлена на городской площади, в пяти минутах ходьбы от их дома. Народу на площади — не протолкнуться. Люди катались с горок, пели и плясали под гармошку, выпивали, закусывая плавленым сырком. Из громкоговорителя, висевшего на столбе, разносились залихватские «зазывалки» скоморохов.

 Компания собралась приличная - человек восемь. Все наряженные, с лёгким перегаром после застолий. По кругу пустили «чекушку» и кусок копчёной колбасы. Кто-то из компании увидел в толпе знакомого гармониста и перетянул его к себе в круг. Песни, пляски, а мороз крепчает, уже за сорок. Все замёрзли, хоть и под градусом. Решили пойти всей толпой в гости к Клавкиному «бывшему», он жил ближе всех от площади.

А там своя «свадьба».

- Много вас, не надо нас? - вопросительно закричала Клавка, едва открыли дверь.

- О, какие люди, да без охраны! Заходите, мы гостям всегда рады!

Не раздеваясь, гости прошли и кое-как уселись за стол в маленькой кухоньке.

- В тесноте, да не в обиде, - сказал хозяин.

- У-у-у, не столь выпили, сколько шуму, - сказала вошедшая на кухню бывшая Клавкина свекровь Галина Макаровна и снова ушла, не найдя места присесть.

Ой, мамуль, нам ведь только для запаха, а дури у нас своей хватает, - крикнула Клавдия  вслед.

-          Давайте споём, девчонки, - сказал «бывший», и будто только и ждавшая этого предложения «снежная баба» заорала во всё горло:

Запевай, подруга, песню,

Запевай, какую хошь,

Про любовь только не надо,

Моё сердце не тревожь.

Маринке стало не по себе. Очень захотелось домой или на улицу, всё равно куда, лишь бы увидеть его хоть издали, хоть одним глазком.

В дверях кухни снова появилась Галина Макаровна со стулом в руках.

-          Девки, на женихов-то гадали? - спросила она. - До Крещенья если гадаешь,  бывается.

— Да не умеем мы, - сказала Клава. — Научи!

—        Да не велика наука-то. Берёшь кухонное полотенце, загадываешь желание и выходишь в полночь с ним на улицу. Что первое услышишь, таков и ответ.

-Чушь!

- Ниче и не чушь! На себе проверяла, -  осерчала Макаровна.

-Вот вышла я на крыльцо, гляжу, по дороге два мужика идут, один другого догоняет и кричит: Заварухин, погодь! Вот я, почитай, сорок лет и Заварухина.

Придя домой после весёлого застолья, Маринке не терпелось погадать на судьбу. Ровно в полночь вышла она на улицу и стала вслушиваться в каждый скрип, в каждый шорох ночи, но было тихо. Тонкий месяц разливал сизый свет по сугробам и крышам домов. Высоковольтные столбы откинули кривую тень на дорогу, по которой две уставшие женщины тянули санки с пьяным мужиком. Тот брыкался, пытался подняться, но количество выпитого им крепко удерживало его на пятой точке опоры. Марина то и дело мысленно задавала вопрос, но не слышала ответа. Санный поезд приблизился, поравнялся с Мариной.

-          На кой он тебе нужен, с сердцем сказала одна другой. - Ведь всю жизнь он тебе испортит. Брось его, пока не поздно.

Марина еще постояла несколько секунд, передёрнула плечами от холода и пошла домой, так ничего и не услышав для себя определённого: ни да, ни нет. С камнем на сердце Марина легла спать. Может, хоть во сне о нём что-то увижу. И уже засыпая, подумала: да не разведётся он, жди его до седых волос, да то ли ещё будет, бабушка надвое сказала.

Она давно устала от их горькой тайной любви. Ей хотелось свободы, правды, радости в их отношениях. Но Алексей ничего не предпринимал и не обещал. Вечно это длиться не могло, и так уже второй год, и Марина решилась на крайние меры. Разведусь сама, может, Алексею легче будет принять решение, если один из узлов будет разрублен, ведь рубить-то по живому. Вечером пришёл домой муж, и Марина сообщила ему, что любит другого человека и что им нужно расстаться. Он был твёрдо уверен в своей Марине, что ей никто, кроме него, не нужен, что она не способна на измену и распутство, а тут на тебе. . . И взыграло ретивое:

-          Кто он?! Убью его!

Несколько ночей подряд выясняли отношения, со слезами, уговорами, расспросами, угрозами и обещаниями. А она - ни в какую! Люблю, говорит, лучше его нет и всё тут.

-          Ну и чёрт с тобой, уходи, но детей не получишь, - твёрдо сказал он.
Она, согнувшись, закрыв лицо руками, долго плакала и молчала. Потом вроде бы в семье все улеглось, но с мужем жили по разным комнатам.

На майские праздники в доме культуры поздравляли ветеранов войны, с песнями, плясками, застольем. Домой возвращались за полночь. Алексей на своём стареньком «Москвиче» развёз участников самодеятельности по домам, последней высадил Марину. Она вышла из машины и летящей походкой  направилась к подъезду. За спиной послышались быстрые тяжёлые шаги и свистящее: «Сучка!» Сильный удар по голове и яркая вспышка, а потом длинный-длинный тоннель, по которому стремительно неслось её сознание. Вот и всё, что она помнила.

-          Что задумалась? - толкнула Марину в бок соседка. - Пойду я домой, а то ко мне гости тоже обещали придти, да и твоим с дороги отдохнуть надо.

Марина прибрала со стола, села на диван.

Бабочка, можно, я с тобой посиду? - спросил Павлик

Ну посиди, хороший мой. Ой, совсем забыла, я же тебе подарочек припасла, сейчас  принесу.

Павлик играл с подаренной ею машинкой, Марина смотрела на него с умилением и думала: «А могла бы и не увидеть это белокурое чудо»

После мужниных побоев Марина долго была на грани. Она проснулась от укола в ногу, но глаза открывать не хотела. Солнечный лучик скользил по её слипшимся дрожащим ресницам.

-          Кажется, пришла в себя, - услышала приглушённый женский голос Марина и открыла глаза. Перед ней стояли две женщины в белых халатах. Холодные пальцы коснулись  её запястья.

-          Ну, привет, соня! Как ты нас всех напугала.

- Как дела? – спросила стоящая в ногах женщина.

Под левым ухом что-то раздражающе-ритмично чавкало и натужно дышало. Она повернула голову, почувствовала на себе что-то стягивающее, придавливающее к постели.

-          Где я?

В больнице, - ответила сестра, державшая её за руку, и чуть громче  в коридор:

Надежда Павловна, пригласите Петра Артуровича! Игнатова в себя пришла!

Веки снова плотно сомкнулись. Вскоре пришёл доктор.

-          Здравствуйте, Марина Фёдоровна, как вы себя чувствуете? – спросил он.

- Что со мной?

-          Тяжёлый случай. Пока отдохните, а потом я вам всё расскажу.

Её перевели в палату интенсивной терапии и разрешили посещение гостям.

В палату приходили незнакомые Марине мужчины и дети с цветами и подарками. Целовали её, справлялись о самочувствии, рассказывали о каких-то событиях и уходили. Марина понимала, что они её любят, но кто они, она не могла вспомнить. Один приносил цветы, обещал, что всё будет хорошо, что она скоро поправится, и он приложит к этому все усилия, и потом они с ней уедут. Другой — целовал её и просил прощения, называл её  родной. Вечером соседки по палате мыли ей кости, думая, что она спит.

-          Глянь, какая баба-то! Два мужика по ней сохнут, всё цветы таскают. Один с утра, другой к вечеру, уж вся палата в цветах, как в оранжерее. Говорят, это мужик её от ревности так разуделал. А баба-то не в себе, похоже, память потеряла, молчит и плачет только. Даже с детьми не говорит.

Только к концу лета Марина стала узнавать людей, и доктор подписал документы на выписку.

День выписки из больницы выпал на понедельник 1 сентября. Дорога домой пролегала мимо здания народного суда. Она зашла в приёмную и твёрдой рукой написала заявление о разводе, указав причину: «люблю другого человека». Она понимала, что от развода больше всего пострадают дети, но очень надеялась, что они поймут её, когда вырастут. Или не поймут и будут презирать и осуждать,  даже ненавидеть, но ведь у них будет своя жизнь, и, кто знает, как сложится она, и как им придётся поступать в жизни — неизвестно. Последние три дня перед выпиской в больницу никто не приходил. Цветы возлюбленных завяли и были выброшены в день выписки.

На пороге своей квартиры она встретила старшую дочь Олю.

А где все? - спросила Марина.

Папка уехал на покос от работы и с собой Наташку забрал. Я одна уже два дня.

Маринка кинула сумки на пол и бросилась целовать дочь, причитая:

-          Доченька, что же ты ко мне не пришла, ничего не сказала?..
И заплакала.

-          Мам, тут записку тебе дядя Алёша принёс, он в субботу приходил. Сказал отдать тебе, только когда ты из больницы придёшь.

Марина дрожащими руками развернула листок, в котором была написана всего одна строчка: «Прости, любимая, если можешь».

Собрались тихо, как воры, всё побросали, с двумя чемоданами уехали, - сказала Клава, забежав вечером на минутку. - Твой-то к его жене ходил с разговором на неделе, а в субботу они и ту-ту. Говорят, жена ему всё простила, вот они от позора и сбежали. Да и правильно, тебе легче будет.                                                                                                                                                       - Как же так, а говорил, что любит, что жить без меня не может, надышаться мной, а тут раз — и нет его. Сколько дров наломали, ради чего? Значит, испугался, сбежал, или со своей мудростью да дипломатичностью всё обдумал, да и отрубил раз и навсегда. Чтоб с глаз долой и из души вон... — всё размышляла она среди ночи. Не спалось. — Теперь уже всё равно, дело
сделано, назад дороги нет.                                                                                                                                  -   Бабочка, ну бабочка, - тряс за рукав её внук Павлик. - А ты мне сказку прочитаешь на ночь? Мне деда Алёша всегда сказки перед сном читает.                                                                                       -Почитаю, обязательно почитаю, малыш!

После развода Марина долго не знала, куда себя деть. День ещё так-сяк, а вечером включит ночник, чтоб полумрак, и ну ходить по комнате туда-сюда да кулаками по стене, а мысли, как пряжа, петля за петлю цепляются, тянутся. Всё любимого своего вспоминала, как целовал, слова какие говорил, подарки дарил. Вспомнит губы его и руки, да поцелуи жаркие, аж мороз по коже. Изводит себя, наревётся вволю, белый свет не мил. Долго не могла его забыть, лет десять как по покойнику плакала.

Только страсти улеглись в её душе, как он снова напомнил о себе, да как коварно, изысканно.

Угораздило дочку Олюшку влюбиться, будто народу мало в большом городе, в Мишу - сына Алексея. Дочь всё молчком, только перед самой свадьбой матери и сказала, что замуж выходит. Марина на свадьбе не была, в больнице лежала, с родителями не знакомилась. О том, что Миша - сын Алексея, узнала только по приезде их домой. Сначала всё думала, что однофамильцы, а как фотографии свадебные стала смотреть, чуть с ума не сошла. Вот она судьба, не обойти, не объехать, хоть на край земли от неё беги.

Господи, -  взмолилась она про себя, -  за что ты так со мной? Даже внук у нас с ним общий. Может, и должно было быть так, чтобы наши дети счастье узнали. Зато вон кровиночка какая! Внук-то на меня похож, Олечка говорила, что дед Павлика очень сильно любит.

И уже кемаря у Павлушкиной постели, вспомнила слова, услышанные в новогоднюю ночь двадцать лет назад, и подумала:

-          А не обманывала Галина Макаровна, сбылось гаданье-то...